Уважаемые коллеги!
В рамках программы 40-ой Школы-семинара намечен Круглый стол на тему «Справедливость как категория экономической теории».
В качестве своего рода «интеллектуальной разминки» перед предстоящей в Воронеже дискуссией, чтобы придать ей достаточную основательность и остроту, выявить разнообразие точек зрения и пути их сближения — некоторые предварительные соображения по предмету дискуссии.
Подчеркнем — поставлен вопрос о справедливости как категории экономической теории
В первую очередь именно теории, а уж потом прикладной экономики, скажем, практики принятия решений в экономической сфере на различных уровнях, оценки их последствий или поведения экономических агентов и т.п.
Первый из возможных ответов на этот вопрос состоит в том, что что справедливость вообще некорректно рассматривать не только как специфически экономическую категорию (что очевидно), но даже хотя бы как особую проекцию общего понятия справедливости. Например, для сравнения, есть общее понятие эффективности и, в частности, понятие экономической эффективности. Нельзя сказать, что экономическая теория выработала общепринятую трактовку этого понятия, но никто не сомневается в том, что в ее языке оно занимает важнейшее место. Что же касается справедливости, то это категория этики, моральной оценки, и нет смысла искать специфически экономическую трактовку справедливости и, соответственно, специфически экономический критерий того, что справедливо, а что нет. Разумеется, подобная позиция вовсе не исключает признания роли этического фактора в экономике.
Парадоксальный факт в истории мировой экономической мысли заключается в том, что, хотя фундаментальная роль этического фактора в экономике отнюдь не замалчивалась, и его исследования дали ряд блестящих результатов (М.Вебер, Л.Хайек и др.), господствующие теоретические системы умудрились до сих пор оставить этот фактор на обочине своих основных понятий и выводов. Западная экономикс, в классическом и современном вариантах, пользуется этическими постулатами лишь для того, чтобы вывести на сцену фигуру экономического человека, своего рода автомат, раз и навсегда “взведенный” на определенный тип поведения. Но и эта донельзя абстактная фигура тотчас теряет свое самостоятельное существование, исчезая за кривыми спроса и предложения как макроагрегатами индивидуальных оценок, каждая из которых выполняет роль своего рода неразличимой молекулы в картине броуновского движения спроса и предложения. Этический фактор вновь появляется на последнем этаже экономикс, и опять извне, не как имманентный элемент самой теории: когда речь идет о проблеме социальной справедливости. Характерно, что эта проблема трактуется как внеэкономическая как предмет забот государства и повод для его властного вмешательства — а не как момент, определяющий важные характеристики поведения экономических агентов и функционирования экономических институтов.
Со своей стороны, СОФЭ выстроила свой образ экономики как некий “суперэтос”, возведя принцип всеобщего блага (народно-хозяйственного оптимума) в статус главной предпосылки, то есть тоже начинает с этики. Однако и здесь оказывается, что во всех дальнейших перипетиях теории этот фактор бесследно исчезает (вместе с его живыми носителями), целиком уступая место математической целесообразности принимаемых решений и действий экономических агентов.
Ни экономикс, ни СОФЭ не затрагивают
главное, экзистенциальное содержание этического фактора в экономической жизни: именно он лежит в основе механизмов как устойчивости, так и эволюционных изменений комплексов социальных ролей (институтов), в рамках которых только и могут успешно интегрироваться и быть эффективными действия людей, в том числе в экономической плоскости.
Постепенное прояснение отмеченной выше действительно Великой Проблемы экономической теории (впрочем, пока не осознаваемой ею самой в полной мере) позволило бы, в частности, вывести из тупика дискуссии вокруг вопросов об отношениях институтов власти и собственности, государственного и гражданского начал в экономической жизни — дискуссии, испытывающие острый недостаток в понятиях и, как водится, возмещающие этот недостаток обилием слов.
И все же, возвращаясь к вопросу о предмете круглого стола, было бы интересно обсудить, помимо этического и экзистенциального аспектов понятия справедливости в экономическом дискурсе, обозначенную выше возможность его трактовки как особой проекции общего понятия справедливости. Размышляя в этом направлении, полезно обратить внимание на разнообразие относящихся к экономике объектов высказываний о справедливости — распределение доходов, пенсионная система, налогообложение, режимы собственности (включая приватизацию и деприватизацию) и трудовых отношений, преференции господдержки бизнеса, профессиональных групп и территорий и т.д. Не просматривается ли в этом разнообразии подобие критериев оценки справедливости, или же они варьируют применительно к тому или иному объекту? Далее, очень важно присмотреться к смысловым тонкостям коллизии «справедливость и эффективность», активно обсуждаемой в теоретической постановке и при решении практических проблем политики и правового устройства. В частности, характерно, что справедливость, как правило, выступает здесь в «социальном облачении», тогда как эффективность — в «экономическом». При этом неявно предполагается противоречивость этих критериев, хотя и не исключающая возможность компромисса. Если, вопреки скептикам, особая «экономическая грань» понятия справедливости существует, то нельзя ли подобраться к ее определению через анализ свойств этого компромисса ?
